Хмурый полдень XXI век. Военный фотокорреспондент Михаил Савин: от первого мгновенья до последнего
Родился в 1915г. в городе Сасово Рязанской области в семье рабочего железнодорожника.
1931 - после окончания школы переехал жить в Москву.
1933 - завод АМО, токарь
1937-1939 - служба в рядах Красной Армии. Во время службы поступил на заочные двухгодичные курсы фотокорреспондентов при фотохронике ТАСС.
1939 - принят на постоянную работу фотокорреспондентом ТАСС.
1941- 1945 - военный фотокорреспондент газеты Западного фронта «Красноармейская правда». Начало войны застало Савина в Минске. Участвовал в боях Белоруссии, Смоленщины, подмосковья, Курской дуге, Литвы, Восточной Пруссии. Капитуляцию снимал в Восточной Пруссии, на Балтике.
Награжден орденом Красной звезды, медалью «За отвагу», орденом Трудового Красного Знамени, орденами Китая и Монголии.
1945-1995 - собкор журнала «Огонек». После выхода на пенсию продолжал активно публиковаться в журнале.
Михаил Савин заслуженный работник культуры России, награжден многочисленными медалями.
1991 - Награжден высшей профессиональной наградой «Золотой глаз России»
Объездил в творческих командировках всю страну и двенадцать зарубежных государств.
Работы
Савин Михаил 1956 год
Шанхай. Панорама через реку (2)
Никита Хрущев и Жаклин Кеннеди. Вена Автор: Савин Михаил, год съемки: 1962, печать: черно-белая бромсеребряная, тираж: 30, примечание: подпись наследника на обороте
Шанхай. Панорама через реку Автор: Савин Михаил, год съемки: 1956, печать: черно-белая бромсеребряная, тираж: 30, примечание: подпись наследника на обороте
На пепелище. г.Жиздра. Кошка с простреленным ухом Автор: Савин Михаил, год съемки: 1943, печать: черно-белая бромсеребряная, тираж: 30, примечание: подпись наследника на обороте
Фотокорреспондент Михаил Савин снимал войну с первого до последнего ее дня. Так получилось. В июне 1941 года он служил в редакции газеты «Красноармейская правда» Белорусского военного округа. И все первые страшные дни войны прокатились по пространству от Минска до Смоленска на его глазах. Он снимал отступление, разрушения, беженцев, взорванные мосты, атаки господствующей в воздухе авиации противника, прекрасно понимая, что большинство этих снимков не будет опубликовано во фронтовых газетах. Слишком отличалась эта война от той, какую изображали в книгах, песнях, фильмах предвоенной поры. Сегодня весь фотоархив Михаила Савина представляет собой бесценное свидетельство эпохи. Можно прочитать много слов о боях и потерях, а можно увидеть снятую на фотопленку гаубицу, бьющую по танкам прямой наводкой, и лежащего рядом убитого артиллериста, зажимающего рану руками, которого в пылу боя товарищи просто не успели оттащить в сторону. Где-то в Интернете я наткнулась на эту фотографию Михаила Савина и на взволнованные комментарии современных молодых фотомастеров о том, что почти невозможно запечатлеть на фотопленке смерть, ее ужас. А вот Савину удалось.
Михаил Савин прочно связан с нашей рязанской землей. Здесь, в городе Сасово, на улице Шацкой, в 1915 году он родился. В Сасове Михаил закончил семилетку и на всю жизнь сохранил память об учителе Константине Васильевиче Захарове, который пытался воспитать мальчишек настоящими мужчинами, которым любое дело по плечу. Рано осиротевший Михаил вынужден был уехать в Москву, где уже трудились на заводе его брат и сестра. Освоил профессию токаря, но жизнь распорядилась так, что парень в армии увлекся фотоделом. Потом были курсы фоторепортеров и с 1939 года – работа в фотохронике ТАСС .
Со своей фотокамерой Михаил Савин дошел до Берлина. Его снимки, малая часть которых хранится в РИАМЗ и в Сасовском краеведческом музее, удивляют точным репортерским взглядом и удивительной правдой запечатленных мгновений. В них война предстает такой, какой не должна была предстать в официальной фотохронике ТАСС. Бойцы, спящие вповалку у стены только что взятого с боем дома, или другие, которые старательно выкашивают хлебное поле, чтобы оно немцам не досталось. Кошка с простреленным ухом. Юный солдатик, сбривающий первую щетину перед карманным зеркальцем. Окопная жизнь, которую и на войне солдат пытался обустроить как человеческую.
Потом, через много лет, Михаил Иванович потянется к перу, чтобы записать то, что запомнилось. «Что больше всего в память врезалось? – писал он. – Как мы жили на войне. Жизнь там, твоя личная жизнь часто казалась чудом, невероятно щедрым подарком судьбы ».
После войны Михаил Савин много лет работал фотокорреспондентом журнала «Огонек» . Как вспоминал потом сам, «объездил всю страну, был в 12 зарубежных странах, опубликовал многие сотни фотографий в «Огоньке», других газетах и журналах ». У него вышли десятки фотоальбомов, было пять персональных выставок, последняя – в 2003 году, за три года до смерти Михаила Ивановича.
О нем как о знаменитом фоторепортере войны опубликованы уже воспоминания. Журналист Елена Иванова пишет: «Среди шумной, галдящей репортерской братии он казался человеком со стороны: молчун, он хранил о себе некую тайну. Тайну творчества… И только видя его работы – а их было великое множество – ты понимал, какое тихое мужество несет в себе этот человек, который видел столько, что на сто жизней хватило бы. Ветеран Великой Отечественной , он видел горящий Смоленск и горящий Рейхстаг, горящее сердце солдата. Толпы беженцев наших в начале войны – свинцовые от горя лица. Опустошенные глаза немецких беженцев в конце 45-го – оказывается, они тоже люди… »
Мы очень благодарны Сасовскому краеведческому музею и Рязанскому историко-архитектурному музею-заповеднику за документы и снимки Михаила Савина, предоставленные нам для публикации в канун 65-летия Победы.
Представляя сегодня творчество Михаила Савина, мы публикуем и снимок, который называется «Знамена победителей» – с парада Победы 3-го Белорусского фронта в мае 1945-го. Лица победителей. Всмотритесь в эти лица. Этот восторг, эту гордость, это достоинство и бесшабашность нельзя изобразить. Именно так они, дошедшие до фашистского логова живыми, ощущали себя той весной 45-го года. Они несли в новую счастливую жизнь свои знамена Победы, чтобы сохранить их и передать нам. А мы их чуть было не выронили из рук.
Говоря о больших войнах последних десятилетий, мы часто выделяем полководцев, людей, которые руководили операциями, но при этом нередко забываем, что победу ковали и другие люди. Это как непосредственно фронтовые бойцы, так и труженики тыла. При этом не нужно забывать и о тех людях, благодаря работе которых мы сегодня можем увидеть военные кадры ушедших эпох. К таким людям относятся военные корреспонденты, которые, используя всё своё мастерство, успевали запечатлеть военную хронику или военные фотографии.
Фотокорреспонденты времён Великой Отечественной создали сотни запоминающихся снимков, которые за послевоенные годы успели распространиться по различным изданиям, знакомы новые и новые поколения с тем, что происходило на кровавой войне. Сегодня многие современные издания, используя новые стили обработки фотографий, публикуют старые кадры в новом визуальном прочтении.
Военные фотокорреспонденты со своими «мыльницами» часто оказывались там, где шанс выжить стремился к нулю. Именно благодаря работе этих людей, мы имеем возможность прикоснуться к истории и своими глазами увидеть то, как видели эту войну наши деды и прадеды.
Одним из тех фотокорреспондентов, работы которого дошли до наших дней, является Михаил Савин. Михаил Иванович прошёл всю войну с фотоаппаратом в руках. При этом его кадры стали настоящей классикой искусства военного фотографа. Савин родился в далёком 1915 году. С 1939 года он трудился в Фотохронике ТАСС. Снимать на фотоплёнку военные будни начал в июне 1941 года. Его фотоаппарат запечатлел и горечь отступления советских войск, и славные военные страницы: оборону Москвы, Курскую битву, наступление советских войск в Европе. За свой беспримерный труд Михаил Савин награждён медалями «За победу над Германией» и «за Отвагу». Михаил Иванович рассказывал о том талисмане, который он старался носить с собой в ходе войны. Этим талисманом стало для него колечко из фарфора, которое раньше использовалось для навешивания штор. Михаил Иванович верил, что именно это кольцо не раз спасало его из самых сложных ситуаций, когда вероятность выжить была минимальна.
Работа фотокорреспондента Михаила Савина сегодня является образцом того, как должен настоящий профессионал относиться к своему делу. Благодаря такому отношению, мир получил возможность увидеть фотографии войны такой, какой она была.
Михаил Савин прочно связан с нашей рязанской землей. Здесь, в городе Сасово, на улице Шацкой, в 1915 году он родился. В Сасове Михаил закончил семилетку и на всю жизнь сохранил память об учителе Константине Васильевиче Захарове, который пытался воспитать мальчишек настоящими мужчинами, которым любое дело по плечу. Рано осиротевший Михаил вынужден был уехать в Москву, где уже трудились на заводе его брат и сестра. Освоил профессию токаря, но жизнь распорядилась так, что парень в армии увлекся фотоделом. Потом были курсы фоторепортеров и с 1939 года – работа в фотохронике ТАСС .
Со своей фотокамерой Михаил Савин дошел до Берлина. Его снимки, малая часть которых хранится в РИАМЗ и в Сасовском краеведческом музее, удивляют точным репортерским взглядом и удивительной правдой запечатленных мгновений. В них война предстает такой, какой не должна была предстать в официальной фотохронике ТАСС. Бойцы, спящие вповалку у стены только что взятого с боем дома, или другие, которые старательно выкашивают хлебное поле, чтобы оно немцам не досталось. Кошка с простреленным ухом. Юный солдатик, сбривающий первую щетину перед карманным зеркальцем. Окопная жизнь, которую и на войне солдат пытался обустроить как человеческую.
Потом, через много лет, Михаил Иванович потянется к перу, чтобы записать то, что запомнилось. «Что больше всего в память врезалось? – писал он. – Как мы жили на войне. Жизнь там, твоя личная жизнь часто казалась чудом, невероятно щедрым подарком судьбы ».
После войны Михаил Савин много лет работал фотокорреспондентом журнала «Огонек» . Как вспоминал потом сам, «объездил всю страну, был в 12 зарубежных странах, опубликовал многие сотни фотографий в «Огоньке», других газетах и журналах ». У него вышли десятки фотоальбомов, было пять персональных выставок, последняя – в 2003 году, за три года до смерти Михаила Ивановича.
О нем как о знаменитом фоторепортере войны опубликованы уже воспоминания. Журналист Елена Иванова пишет: «Среди шумной, галдящей репортерской братии он казался человеком со стороны: молчун, он хранил о себе некую тайну. Тайну творчества… И только видя его работы – а их было великое множество – ты понимал, какое тихое мужество несет в себе этот человек, который видел столько, что на сто жизней хватило бы. Ветеран Великой Отечественной , он видел горящий Смоленск и горящий Рейхстаг, горящее сердце солдата. Толпы беженцев наших в начале войны – свинцовые от горя лица. Опустошенные глаза немецких беженцев в конце 45-го – оказывается, они тоже люди… »
Мы очень благодарны Сасовскому краеведческому музею и Рязанскому историко-архитектурному музею-заповеднику за документы и снимки Михаила Савина, предоставленные нам для публикации в канун 65-летия Победы.
Михаил Иванович Савин . Родился в 1915 году. С 1939 года работал в Фотохронике ТАСС. В действующей армии с июня 1941 года. Военный фотокорреспондент, старший лейтенант. Закончил войну в Германии. Во время войны награжден медалями «За отвагу», «За победу над Германией». С 1946 по 1992 год один из ведущих фотокорреспондентов журнала «Огонек». Автор фотоальбомов, участник многих выставок фотографий, особенно посвященных Великой Отечественной войне. Увлекается живописью. Живет в Москве.
Михаил Савин
Осталось за кадром
Великую Отечественную - от первого дня до последнего - Михаил Иванович Савин прошел с фотокамерой в руках. Он начал работать профессиональным фоторепортером 24-х лет, за два года до войны, и встретил ее корреспондентом «Красноармейской правды» - газеты Белорусского военного округа.
Михаил Савин повидал и снимал все: горечь отступления, бесстрашие бойцов под Москвой, великую Курскую битву, страшное разорение родной земли, победные сражения на последних фашистских рубежах… М ногие его кадры стали классикой отечественной военной фотографии.
Жизнь на фронте требовала мужества от каждого. Недаром за впечатляющую съемку освобождения Смоленска в 1943 году Савин был награжден медалью «За отвагу» - самой почетной для всех воевавших.
Спустя сорок лет после окончания войны Михаил Иванович вспоминал: «Что больше всего в память врезалось? Не то, как под пулеметными очередями ползал, чтобы снимок сделать для газеты, как в атаку с солдатами шел, опять же ради снимка, - все это слилось во что-то единое, страшное, кровавое, о чем и вспоминать не хочется. И коли уж говорить, что мне дорого в военном прошлом, так это то, как мы жили на войне. Жизнь там, твоя личная жизнь, часто казалась чудом, невероятно щедрым подарком судьбы».
После войны еще полвека Савин работал (и как работал!) в знаменитом «Огоньке».
Судьба оказалась к нему поистине щедрой: ветеран Великой Отечественной, замечательный фотохудожник М.И.Савин отмечает в юбилейном году свое 90-летие.
Военными фотографиями Савина проиллюстрирован блок журнальных материалов, посвященных 60-летию Великой Победы. В последнее время Михаила Ивановича тянет к перу. Мы печатаем фрагменты его фронтовых воспоминаний.
Так начиналась война
Как и вся страна, жители Минска и мы, сотрудники редакции «Красноармейской правды» - газеты Белорусского военного округа, узнали о начале войны в 12 часов дня 22 июня 1941 года из выступления Наркоминдела Молотова по радио.
Первый день в городе прошел спокойно. А в понедельник с раннего утра война пришла и сюда. Немцы сбросили первые бомбы на железнодорожный узел и пригородный военный аэродром в Лошицах . Сразу после налета я поехал к летчикам. На аэродроме царила оживленная работа. Истребители возвращались из полета, заправлялись горючим и боеприпасами и снова улетали навстречу врагу. Следующий налет на аэродром мне и самому пришлось пережить. Люди бросались в щели, прятались в кустах. Я угодил в окопчик, битком набитый испуганными механиками и летчиками, и чуть не прыгнул на приподнятый штык винтовки. После налета я взял еще горячий осколок фашистской бомбы и принес его товарищам. Это был первый военный «трофей».
На третий день войны с рассвета из штаба округа сообщили, что в районе старой границы идет разгром немецкого десанта, сброшенного ночью. Однако точных сведений не было. Вместе с литсотрудником мы немедленно выехали на место событий. Дороги к западу от Минска были забиты войсками и беженцами. Творилось что-то несусветное, царил хаос и неразбериха. Войска двигались кто на запад, кто на восток. Никто не знал, где идут бои, где какие части, их штабы. Долго мы искали следы десанта, но так и не нашли…
В полдень, подъезжая к окрестностям Минска, увидели большие соединения немецких самолетов, приближавшихся к городу. Вскоре поднялось облако дыма, вспыхнули пожары. В перерыве бомбежки мы въехали в город. Разбитые дома, вывороченные трамвайные рельсы, взорванный водопровод. Улицы вспаханы воронками от бомб. Сотни убитых, раненых, люди, мечущиеся среди этого огненного ада. Только с темнотой перестали слышаться разрывы бомб. Треск догоравших и разрушавшихся домов, стоны и крики еще громче звучали в наступившей тишине.
25 июня редакция покинула город. Мы вышли на Московское шоссе. Нескончаемой вереницей тянулись жители, нагруженные котомками, узлами. Среди них были и актеры МХАТа, приехавшие накануне войны на гастроли в столицу Белоруссии. На каждом шагу валялась разбитая военная техника. Немецкая авиация, чувствуя свою безнаказанность, зверствовала, беспрерывно бомбила дорогу и расстреливала из пулеметов беззащитных беженцев.
На аэродром, где я хотел поснимать летчиков, принимавших участие в первых боях, иду в сопровождении двух красноармейцев, направивших на меня штыки. Они приняли меня за шпиона, потому что был с фотоаппаратом. Никакие документы не принимались в расчет. Понадобилось несколько часов для выяснения моей личности. Хотели прикончить меня немедленно, как фашистского лазутчика, - накануне так и поступили с нашим замом редактора. Но обошлось.
Выход из окружения
Лагерь редакции «Красноармейской правды», теперь уже газеты Западного фронта, расположился в окрестностях Вязьмы. Палатки, в которых мы жили, прижались к кустарнику. Машины с типографским оборудованием стоят рядом. Выкопаны траншеи, щели. Вернувшиеся с передовых корреспонденты готовят материалы в номер.
Бои идут далеко перед Вязьмой, а здесь царит тишина… С амый конец сентября.
На другой день редактор Миронов собрал корреспондентов и сообщил, что все должны срочно выехать в части, что завтра начнется наше наступление. Мы были взбудоражены до крайности. Вот оно, наконец-то, пришло. Мы так долго ждали этого часа, надеялись и верили.
Вместе с Сашей Шестаком я отправился в штаб фронта, что был невдалеке, попытаться сесть в связные самолеты, которые летали в штабы армий. На опушке большой сосновой рощи - шлагбаум. Стоят часовые. Не успели пройти - тревога, летят немецкие самолеты. И тут же началась бомбежка.
Земля содрогалась от града бомб. Я лежал, плотно прижавшись к стволу сосны, и считал, что пришел мой конец. Страха не было. Было жалко недожитой жизни. Увидел лица своих родных, их глаза, залитые слезами. А бомбы все визжали, взрываясь какая близко, какая подальше. Эти минуты, а их было, как потом выяснилось, всего десять, казались долгими часами. Наконец все стихло. Рассеялся дым и открылась ужасная картина разрушения. Разбиты все постройки, в которых размещались разные службы штаба. Порублена роща, не устояли от прямого попадания и блиндажи в несколько накатов. Из них выносили раненных. Саша оказался тоже живым.
Не успели мы опомниться, как начался второй налет…
Мне все же удалось улететь с попутным самолетом в штаб 29-й армии. Начальник политотдела, к которому я обратился, организовал полуторку, и я отправился в дивизию.
Бои были слышны и впереди, и слева, и справа. Создалось впечатление, то нахожусь не в расположении штаба дивизии, а скорее в полку или батальоне. Впрочем, разве можно было тогда в этом разобраться. Недолго я находился среди артиллеристов, минометчиков, лазая по траншеям. Посланный командиром дивизии офицер передал, что полковник приказал немедленно явиться к нему. Непонятен был мне этот приказ.
Мы оказались в «мешке», - сказал полковник. - Ночью будем отходить. Вам здесь больше нечего делать, садитесь в машину, езжайте в армию.
В кузове полуторки, устланном душистым сеном, лежал я и смотрел на такое, казалось, мирное, ласковое, с золотыми облачками небо. Но на душе не было спокойствия. Тревога и неизвестность завтрашнего дня заполняли все мои думы. Одно было ясно: завтра не начнется наше наступление, как сказал редактор.
Ужинайте и ложитесь спать, - сказал начальник политотдела. - В штабном автобусе вам забронировано место. Ночью мы отсюда уедем.
Сон был недолгим. Мы ехали по лесному березовому асфальту - поперечному настилу бревен. Наш маленький автобус трясся, весь кузов ходил ходуном и казалось вот-вот рассыплется на мелкие кусочки.
Измотанный такой тряской, встретил утро. В свете первых лучей солнца, пробивавшихся сквозь мокрые деревья, шли тяжело нагруженные солдаты с опущенными, измученными лицами. Шли опять на заранее подготовленные позиции… И какая же была радость увидеть среди этих людей Степана Нормана - нашего корреспондента, очень мягкого, милого мне человека, близкого мне друга. Теперь я не одинок. Вдвоем уже лучше.
При встрече начполитотдела рассказал, что армия в окружении. Связи с соседями нет, с фронтом тоже. Послали два самолета - не вернулись. Что вам посоветовать? Оставайтесь в армии, будем пробиваться вместе. Если хотите одни - идите. Продуктами обеспечу.
И мы решили выбираться вдвоем, «по-тихому» - лесами, опушками, минуя большие дороги и села. Часто натыкались на немцев, но благополучно избегали внезапных встреч, в чем нам немало помогали местные жители. Прошла неделя, вторая. Продукты кончились, перешли на подножный корм. Ели ягоды, попадались орехи, кочерыжки срубленной капусты на огородах крестьян. Все чаще стал ощущаться голод. Потом это прошло. Есть уже не хотелось.
Идти становилось тяжелее. В глазах все как-то посерело. А Степан все тянул и тянул вперед, обнадеживая, что еще день-другой и мы выберемся. Как впоследствии я благодарил его за это. Он оказался и физически повыносливее , и воля, видимо, была покрепче.
Дни стояли тихие, ясные, теплые. На ночь делали небольшие шалаши. В один из таких дней, пробираясь опушкой леса, мы увидели дорогу, вернее, не саму дорогу, а столбы возле нее. Замаскировавшись, мы долго смотрели. Движения никакого нет. Чья дорога - наша или уже немцы хозяйничают? Наконец, с восточной стороны показалась машина в пыли, не различишь чья, какая. Остановилась. Из кузова выпрыгнули двое, полезли на столб, значит связисты. Но чьи? До дороги далеко, не разглядеть. Потом уже по силуэтам связистов решили, что наши . Идем навстречу. Солдаты смотрят на нас, офицеров, с подозрением. Уж очень грязные, и бороды были. Узнали, где мы находимся. Оказалось, что невдалеке от поселка Оленино . На улицах пусто. Жителей нет, они ушли от приближающегося фронта. На стене полуразрушенного дома висит плакат «Не забыл ли ты застраховать свою жизнь». Вдали на железной дороге полыхает состав с боеприпасами. Взрывы, словно праздничный фейерверк, разносят от него разноцветные брызги.
Пытаемся узнать, где штаб фронта. Связи нет.
Километров десять не доезжая Ржева остановились . Над нами шел большой воздушный бой. Машины, то одна, то другая, потянув за собой толстый черный шлейф, падали вниз, извергая огненный столб взр ыва. Так сидя в стогу сена, мы долго наблюдали за этим воздушным сражением. И не понять было, чьих самолетов было сбито больше.
Неподалеку был железнодорожный переезд. Возле будка. В стороне небольшой дом. Пошли к нему. Старик и девочка встретили нас ласково. Накормили картошкой. Чай пили с вяленой свеклой. Спали на печке. Под головы нам дали по большой мягкой подушке. Старик сказал, что Ржев надо проходить ночью или утром до шести часов. С шести немец бомбит город почитай без перерыва весь день.
Так и сделали. За Ржевом на попутках добрались до Волоколамска. До Москвы оставалось сто двадцать километров. Но где штаб фронта, где редакция, узнать по-прежнему не удавалось.
В городе, к нашему великому удивлению, увидели открытой парикмахерскую. Вероятно, неприятное впечатление мы произвели на наших мастериц, - заросшие, грязные старички. Но не менее были удивлены, увидя нас молодыми и симпатичными парнями после того, как вымыли наши головы, постригли, побрили.
Ночевать нас пустила к себе моя мастерица. Двух девочек, дочерей, она отправила куда-то к соседям. Пришла ее подруга, тоже молодая, симпатичная женщина. Был скромный фронтовой ужин, выпили бутылку мутноватого самогона. Нас со Степаном разморило, и мы, сидя на диване, незаметно уснули. Утром наши хозяйки над нами хихикали. Не оправдали мы их намерений.
Редакцию мы нашли в конце октября возле станции Ухтомской по Рязанской дороге. Радости не было конца. Ведь нас считали давно погибшими.
«Землянка»
Во время войны мне довелось в нашей газете служить бок о бок с очень интересными и талантливыми людьми: поэтами, художниками, писателями.
Уже тогда знаменитый Александр Твардовский на наших, можно сказать, глазах писал своего «Василия Теркина», а Орест Верейский , человек высочайшей культуры и интеллигентности, в перерывах между зарисовками на передовой иллюстрировал эту прекрасную поэму. В номере за 4 сентября 1942 года была напечатана ее первая глава. Поэма была опубликована впервые в 1942 году в «Библиотечке газеты «Красноармейская правда» (выпуск № 16), и с тех пор Теркин стал любимым героем и другом солдат.
А Морис Слободской и Виталий Горяев, поэт-сатирик и великолепный художник, издавали приложение к газете как мини-«Крокодил». Отличались задушевностью и страстностью стихи Михаила Матусовского и очерки Вадима Кожевникова, корреспонденции Цезаря Солодаря и Евгения Воробьева.
Алексей Александрович Сурков (он был постарше других) пришел в нашу редакцию в первые дни июля 1941 года, когда она находилась под Могилевом. Его теплота, сердечность покорили наши огрубевшие сердца и он стал любимым другом и товарищем, верным спутником на пыльных фронтовых дорогах, в боях, полных трагедий и героизма.
В зимние месяцы, когда передовая была всего в тридцати-сорока километрах от Москвы, наша редакция базировалась в редакции газеты «Гудок». Тогда к нам заходили многие литераторы за свежими новостями. Зашел как-то и композитор Константин Листов и попросил у Суркова какие-нибудь стихи для песни. Ни сразу нашлись подходящие строки. Сурков тогда писал солдатские, патриотические, зовущие в бой стихи. - Разве это подойдет, - и он показал письмо к жене.
Через несколько дней, возбужденный и радостный, Листов ворвался в редакцию.
Сочинил я музыку.
Но рояля или какого другого музыкального инструмента в редакции не было, за исключением моей гитары. Он стал напевать, а я саккомпанировал ему, а потом и сам спел: «Вьется в тесной печурке огонь…». Так родилась знаменитая «В землянке».
«Землянка» стала быстро распространяться по фронту, я сам не раз и не два пел ее бойцам. И высшее начальство запретило исполнять ее по радио, посчитав, что слова «И до смерти четыре шага» не боевые.
Однако никакие запреты не смогли заглушить эту простую, задушевную песню, и она стала любимой для солдата.
После войны, в 1946 году, когда Алексей Сурков стал главным редактором «Огонька», он взял меня фотокорром в журнал.
А когда в честь 70-летия Алексея Суркова и присвоения ему звания Героя Социалистического Труда на телевидении состоялась передача с участием его близких друзей Константина Симонова, Евгения Воробьева, Матвея Блантера , мне, как первому исполнителю, пришлось спеть «Землянку» своим не профессиональным, солдатским голосом.
Талисман
Во время отступления из Минска пришлось постоянно выпрыгивать и снова залезать в кузов. И все это с железным ящиком, где я хранил аппаратуру. Редактор, видя, как я маюсь , посоветовал положить ящик в свою «эмку». А водителю надоело его громыхание, и он выкинул его, - он не знал, чей это багаж и что в этом ящике. У меня остался один ФЭД и сумка с кассетами.
Ближе к Смоленску я попросил у редактора съездить в Москву - купить необходимые химикалии и запасной аппарат. В Москве пробыл недолго. По возвращении в редакцию я о бнаружил в кармане небольшое фарфоровое колечко, вероятно, для подвешивания гардин. Как оно у меня появилось, где я его взял, так и не вспомнил. Это мой талисман, решил я, и стал бережно хранить его.
Однажды на пути к передовым, куда мы добирались на попутных машинах вместе с другими корреспондентами, я обронил свой талисман в кузове попутки, которая потом ушла в другую сторону. Спохватившись об утере, я сник, изменился во взгляде - решил, что еду на передовую в последний раз.
Спутники удивились перемене моего настроения, но я ничего не сказал им о действительной причине. Через некоторое время на дороге, куда свернула наша полуторка, появились клубы пыли и при приближении я у знал машину, в которой ехал. Встал на ее пути, впрыгнул в кузов. Смотрю, - среди мусора мой талисман. Мгновенная перемена моего вида, полные радости и возбуждения слова поразили моих товарищей. Но и на этот раз я не открыл им своей тайны.
Не менее драматичным был и другой случай. Находясь на передовой, я ночевал в землянке, от которой шли траншеи и окопы. Шла сильная перестрелка, но, улучив момент, я выпрыгнул из окопа, направляясь подальше от этого ада. Вскоре я обнаружил пропажу своего талисмана. Он наверняка в землянке, на лавке, где я спал. Казалось, никакая сила не заставит меня вернуться. Но без талисмана мне все равно не жить, так думалось. И я вернулся, несмотря на величайший риск. Ни на лавке, ни на полу я не нашел пропажу. Обратил внимание, что в землянке пол чистый. Спросил дежурного бойца. Да, говорит, подметал, а грязь выбросил на бруствер.
Высунуть голову и осмотреть все вокруг - риск неописуемый. Но я все-таки приподнялся, - и среди земли нашел свое колечко. Теперь я не стал опасаться и смело направился в тыл. Нужно было побыстрее
